Пятница, 29.03.2024, 17:46
Приветствую Вас Гость | RSS


Меню сайта
Категории раздела
Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0

Научные статьи

Главная » Статьи » Мои статьи

Формирование оппозиции. Эволюция русской интеллигенции в XIX в.

Сам термин «интеллигенция» до сих пор часто считается чисто русским термином. Долгое время в литературе существовало мнение, что он был впервые введен в России в 60-х гг. XIX в. известным в то время писателем П.Д. Боборыкиным, обозначая некий специфичный слой людей умственного труда, сложившийся в условиях России. В современных исследованиях преобладает точка зрения, признающая заслугу П.Д. Боборыкина не в создании термина «интеллигенция», а в распространении этого термина в России второй половины XIX в. Появление термина интеллигенция в русском языке еще в первой половине XIX в., наличие его в словаре лиц пушкинского круга показал С.О. Шмидт, отмечая, что уже В.А. Жуковский употреблял этот термин как социокультурный. Необходимо отметить, что в русском языке слово «интеллигенция» стало полисемантичным. Кроме образованности, оно вплоть до начала ХХ в. также обозначало привилегированность и власть, применяясь к чиновничеству. Но существовало и другое значение этого слова, связанное с мировоззрением и умонастроением определенной категории людей в России. Речь идет о слое людей, отрицающих ценности современного им общества, обладающих болезненным самосознанием, рефлексией по поводу своей отчужденности от государства и народа. Примечательно, что различные значения слова «интеллигенция» существовали в России параллельно. В то время как образованная элита Западной Европы складывалась преимущественно в области науки и получила название» интеллектуалы» (хотя это слово и сейчас сохраняет некоторый элитарный смысл) [6, с. 167].

Во второй половине XIX – начале ХХ вв. вопрос о сущности и роли интеллигенции был одним из самых дискуссионных в экономической, историко-политической и даже художественной литературе России. Толчком к идейной переоценке во многом традиционных взглядов интеллигенции, продолжающих традиции общественной мысли второй половины XIX в., была первая русская революция. Она заставила пересмотреть многие позиции, затронув самые основы миросозерцания, вновь обратив внимание на вопросы философии, учитывая опыт революции. Ярким выражением этого стал и сборник «Вехи». Качественно новый этап в определении сущности интеллигенции, эволюции этого понятия начался после 1917 г. Это отразилось не только в опубликованных статьях и книгах, но и в материалах проходивших дискуссий, что являлось характерной чертой 1920-х гг. При этом в дальнейшем в советской историографии центральной проблемой стало не столько определение сущности интеллигенции, сколько вопрос о составе интеллигенции как социальной группы и конкретно-историческое ее изучение. Структура дореволюционной интеллигенции обычно рассматривалась в трех основных аспектах: профессиональном, классовом и политическом (Л.К. Ерман, В.Р. Лейкина-Свирская, А.В. Ушаков). Внимание исследователей 1960–1980-х гг. в основном было сосредоточено на вопросах формирования интеллигенции, ее материального и общественного положения, характеристике отдельных групп интеллигенции, участия ее в общественной жизни России. При этом оставалась в стороне проблема психологического облика интеллигенции, соотношения его с духовной атмосферой эпохи, менталитетом общества в целом. Ярко выраженное преобладание социологического подхода к изучению интеллигенции как особого слоя, выделяемого внутри классов или существующего между ними, сочеталось с блестящим конкретно-историческим анализом.

Отмена крепостного права и последующие реформы 1860-х гг. совпали с судьбоносным по своим последствиям сдвигом в структуре российского общества. В его недрах начался ускоренный процесс формирования нового социального слоя, получившего вскоре специфическое название «интеллигенция». Сначала, впрочем, этот слой чаще всего именовался не вполне определенным, но звучным термином – разночинцы. В.И. Ленин, часто обращавшийся к истокам русского революционного процесса, отмечал: «Падение крепостного прав вызвало появление разночинца, как главного, массового деятеля и освободительного движения вообще и демократической, бесцензурной печати, в частности». Лидер большевиков в данном случае был абсолютно прав. Выход нового социального слоя на арену общественно-политической жизни русская публицистика заметила давно, практически сразу после того, как начались меняться условия жизнедеятельности российских университетов.

Уже через несколько месяцев после воцарения Александра II было принято важное, имевшее далеко идущие последствия, решение о снятии ограничений по численности вновь поступавших в университеты студентов. Оно было дополнено смягчением условий для получения освобождения от платы за обучение, а также восстановлением категории вольнослушателей (т. е. лиц, не имевших формального права на получение диплома, но имевших свободный доступ на определенные лекционные курсы). В короткое время численность студентов в российских университетах практически удвоилась и достигла почти 6 тыс. человек. Аналогичные процессы наблюдались во всей системе просвещения. При этом тенденция к росту числа лиц, стремившихся получить образование, обещала принять устойчивый характер [8, с. 97-98].

В обществе сразу же заговорили о «молодом поколении», облик которого начал складываться в условиях высоких общественных ожиданий. Прежде всего, современники заметили изменения в социальном составе учащейся молодежи. На университетские скамьи более решительно стали проникать представители непривилегированных или малоимущих сословий. На образованных лиц самого разного происхождения в предреформенную эпоху быстро распространился термин «разночинцы». Понятие «разночинец», вошедшее в русский язык значительно раньше термина «интеллигенция», характеризовало прежде всего социальные источники, из которых формировался слой лиц умственного труда. Если в XVIII в. разночинцами называли тех, кто не платил подушную подать и одновременно не принадлежал к дворянству или духовенству, то в середине XIX в. этим словом именовали получивших образование детей купцов, мещан, священников и отчасти крестьян. Заметной частью слоя разночинцев являлись и дети обедневших дворян, для которых получение образования являлось средством обеспечить существование.

Сам факт возникновения слоя новых разночинцев свидетельствовал об усилившемся процессе размывания традиционной общественной структуры крепостной России и являлся одним из ярких признаков надвигавшегося кризиса старого режима. Разночинцами, замечал Г. В. Плеханов, «становятся люди, деятельность которых не укладывается в сословные рамки». Словом, понятие «разночинец» не было новым для политической лексики русского общества. Но в годы реформ оно получило новое, более устойчивое определение и стало применяться главным образом к лицам, избравшим интеллектуальные профессии в качестве основного занятия своей жизни. Разночинцы были прежде всего тружениками, «мыслящими пролетариями», образование являлось для них источником существования и средством социального самоутверждения.

Число таких новых разночинцев стало заметным с 1840-х гг., что, в свою очередь, было результатом развития системы высшего образования, принявшей планомерный и устойчивый характер в первой половине XIX в. Предпринятое в 1855 г. увеличение приема в высшие учебные заведения воспринималось малоимущей молодежью как шанс на получение деловых и материальных перспектив. Такая тяга к образованию воспринималась сторонниками обновления русской жизни с естественным оптимизмом. Действительно, более полезного, чем университетская учеба, применения молодым силам в России на исходе крепостной эпохи найти было сложно.

Положение студента плохо совмещалось с сословной организацией русского общества. Университетские занятия, а затем работа по освоению полученных знаний в большой мере обесценивали значение сословно-классовых различий. Это обстоятельство служило дополнительным стимулом для молодых «тружеников науки» демократического происхождения. В стране пошел весьма интенсивный процесс консолидации новой социальной группы. С понятной заинтересованностью наблюдая за процессом становления разночинцев, А.И. Герцен сразу же определил их как слой, затертый между аристократией и народом: «Среда пестрая, хаотическая, среда брожения и личного вырабатывания, среда алчущая и неудовлетворенная, она состоит из всего на свете – из разночинцев и поповских детей, из дворян-пролетариев, из приходских и сельских священников, из кадет, студентов, учителей, художников; в нее рвутся пехотные офицеры и иной кантонист, писаря, молодые купцы, приказчики... в ней образцы и осколки всего плавающего в России над народным раствором. Вступая при новом брожении в иные химические соединения, они всплывают из народа и распускаются в нем» [10, с. 24-25].

Несколько позже, приблизительно со второй половины 1860-х гг. понятие «разночинец» стало вытесняться словом «интеллигент». В последнем понятии смысловой акцент делался уже не на своеобразии социального происхождения его носителей, а на их общественных функциях. Причем первоначальное значение слова «интеллигенция» было уже термина «разночинец». Под этим понятием в те давние годы, отмечал К.И. Чуковский, подразумевался «не всякий работник умственного труда, а только такой, быт и убеждения которого были окрашены идеей служения народу». В таком смысле понятие «интеллигенция» впервые появилось именно в русском языке и лишь затем, как перевод с русского, стало использоваться в других языках. В дальнейшем содержание слова менялось, как, впрочем, менялась и структурная организация российского общества.

Принцип комплектования российского интеллектуального элитного слоя соединял лучшие элементы европейской и восточной традиций, сочетая принципы наследственного привилегированного статуса образованного сословия и вхождения в его состав по основаниям личных способностей и достоинств. Наряду с тем, что абсолютное большинство членов интеллектуального слоя России вошли в него путем собственных заслуг, их дети практически всегда наследовали статус своих родителей, оставаясь в составе этого слоя. К началу XX века 50 -60 % его членов были выходцами из той же среды, но при этом, хотя, как уже говорилось, от двух третей до трех четвертей их самих относились к потомственному или личному дворянству, родители большинства из них дворянского статуса не имели. Среди гражданских служащих дворян по происхождению было 30,7 %, среди офицеров – 51,2 %, среди учащихся гимназий и реальных училищ – 25,6 %, среди студентов – 22,8 % (на 1897 год). Ко времени революции – еще меньше. Таким образом, интеллектуальный слой в значительной степени самовоспроизводился, сохраняя культурные традиции своей среды.

Прежде всего проводилась политика прямого регулирования социального состава учащихся с предоставлением льгот «рабоче-крестьянскому молодняку» и ограничением права на образование выходцам из интеллектуального слоя. Уже в 1918 году был принят беспрецедентный закон о предоставлении права поступления в вузы лицам любого уровня образования или даже вовсе без образования, и под лозунгом «завоевания высшей школы» началось массовое зачисление туда «рабочих от станка». В 1921 году был установлен «классовый принцип» приема в вузы с целью резкого ограничения доли детей интеллигенции среди студентов. Стали использоваться различные методы «командировок», «направлений» и т. п. Выходцам из образованного слоя был законодательно закрыт доступ не только в высшие учебные заведения, но и в среднюю школу II ступени, чтобы они не могли пополнять ряды даже низших групп интеллигенции. Лишь в порядке исключения для детей особо доверенных специалистов выделялось несколько процентов плана приема как представителям «трудовой интеллигенции». Особенно усилился «классовый подход» в конце 20-х годов, в связи с известными политическими процессами над интеллигенцией – именно тогда, когда численность студентов возросла особенно резко.

Категория: Мои статьи | Добавил: kemerovo3000 (30.10.2018)
Просмотров: 452 | Рейтинг: 0.0/0
Вход на сайт

Поиск