Общеизвестно, что в течение многих десятилетий официальной идеологией нашего государства был марксизм-ленинизм. И поэтому все советские ученые, как теоретики, так и историки, вынуждены были сосредоточить главное внимание на углубленном изучении марксистско-ленинского наследия, среди которого особое значение придавалось всемирно известной работе Ф.Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства» [41] и ленинской лекции «О государстве» [17]. При этом содержание работы Ф.Энгельса нередко интерпретировалось по В.И.Ленину. Какие-либо отклонения от ленинской (узкоклассовой) трактовки данной работы, как правило, не допускались. Новые подходы к решению проблем, так или иначе связанных с происхождением государства, с величайшим трудом пробивали себе дорогу в юридической науке. Поэтому она, оказавшись в подобных условиях, была вынуждена смириться с вынужденной самоизоляцией и более чем полувековым застоем в сфере познания происхождения государства. Марксистско-ленинская теория происхождения государства в течение многих десятилетий отождествлялась и продолжает отождествляться с одной лишь классовой теорией происхождения государства. Наиболее последовательные сторонники данной теории отвергают какие-либо обновления как на базе отечественной археологии и этнографии, так и в силу междисциплинарных контактов с зарубежной антропологической наукой. При столь замкнутом типе развития необычайно устойчивыми оказались историко-материалистические традиции. Они до сих пор доминируют в учебниках по теории государства и права, в которых и сегодня приоритет отдается той или иной историко-материалистической (чаще узкоклассовой) трактовке государствообразования. Примером может служить учебное пособие А.И.Коваленко, в котором отмечается «…неизбежность возникновения государства в процессе естественноисторического развития общества, вызревания в нем классовых противоречий» [13,  c. 21]. По сути дела, к той же трактовке склоняется и В.Я.Любашиц, когда раскрывает «экономические, социальные предпосылки становления классового общества и государства». Именно так в ростовском учебнике названа целая глава. В ней автор оперирует хорошо известными еще с советских времен каузальными понятиями: «разделение труда», «собственность», «классы».

В.Я.Любашиц, правда, не ограничивается воспроизводством ставших привычными уже для советских ученых тезисов о «классовых различиях», перерастающих в «классовые противоположности именно при частной собственности». Отмечая углубление общественного разделения труда и начало развития связанных с ним процессов, он, подобно английскому археологу В.Г.Чайлду, «объединяет их понятием “неолитическая революция”«. Данная глава завершается изложением основных положений не «старой» классовой теории, а ее обновленного варианта – теории происхождения раннеклассового общества и государства, которую в юридическую науку активно продвигал А.Б.Венгеров. Одно из них В.Я.Любашиц воспроизводит буквально: «…не нужно думать, будто сначала возникли классы, а затем их антагонизм привел к появлению государства и, наконец, государство установило правовые нормы. Все эти процессы шли независимо, диалектически, взаимодействуя и стимулируя друг друга, хотя процесс классообразования был определяющим». Нарушая логику «старой» классовой теории, он, как А.И.Першиц и А.Б.Венгеров, выступает против упрощенного понимания процессов «классо- и политогенезиса» [20, с. 64]. Поэтому глава завершена им вовсе не старыми марксистскими тезисами в ленинской редакции, а формулировкой Першица-Венгерова. Данная формулировка нами уже рассматривалась в более ранней работе, отметим лишь, что многое в ней было написано с традиционалистских позиций и сегодня нуждается в пересмотре.

В основу классовой теории происхождения государства были положены хорошо известные конфликтно-классовые постулаты раннего марксизма. Еще в «Манифесте коммунистической партии» обнаруживается отождествление борьбы сословий и «низших слоев среднего сословия» с борьбой классов. Здесь мы находим знаменитую фразу: «История всех до сих пор существовавших обществ была историей борьбы классов». Раскрывая это положение, классики марксизма поясняли, какие именно «классы» боролись между собой в добуржуазную эпоху: «Свободный и раб, патриций и плебей, помещик и крепостной, мастер и подмастерье…». Абзацем ниже выясняется, что перечисленные здесь «классы» представляют собой «различные сословия» [6, с. 24, 33].

С отождествлением классов и сословий мы сталкиваемся и тогда, когда они ведут речь о «низших слоях среднего сословия», ставших социальными источниками пролетариата. Ныне многие склоняются к тому, что общественные классы необходимо отграничивать от сословий. Классы – это большие группы людей, которые различаются между собой по отношению к средствам производства. Иными словами, классы – это социально-экономические группы. Сословия же – социально-правовые. Они различались между собой правами и обязанностями. Хотя основоположники марксизма знали о том, что классы и сословия далеко не всегда совпадают друг с другом, но они пошли по иному пути. Они стали отождествлять классы с сословиями. Тем самым К.Маркс и Ф.Энгельс уже в 1848 году создали условия для расширительного понимания понятия «общественный класс». Выходит, что широкое классопонимание было изначально присуще марксизму. В работах отечественных исследователей советской эпохи оно получило дальнейшее развитие. Начиная с конца 60-х годов XX века подобный подход постепенно формируется в особое научное направление – теорию раннеклассовых обществ и, соответственно, раннеклассовых государств [19, с. 66-67].

В отечественной юридической литературе сложносоставной характер историко-материалистической теории, как правило, игнорируется. Зачастую она сводится к одному лишь узкоклассовому направлению марксистской мысли и используется в научном обиходе под названием «классовой» теории происхождения государства. Как подметил В.К.Самигуллин, «классовый подход лежит в основе взглядов ряда мыслителей на происхождение государства». Верно и то, что «наиболее выразительно он представлен в марксистско-ленинском учении о государстве». Совершенно верно, что это учение «иногда именуется просто марксистским, или историко-материалистическим». Вызывает возражение другое – стремление ограничить содержание этого учения одним лишь «классовым подходом» [30, с. 19–22].

В ходе трех дискуссий об азиатском способе производства, прошедших в нашей стране в прошлом веке, произошло углубленное изучение творческого наследия, оставленного классиками марксизма. На этой основе сформировались два альтернативных направления: теория доклассового происхождения государства и теория «раннеклассового общества» («новая классовая теория»). Одновременно многие советские обществоведы прилагали большие усилия для того, чтобы укрепить пошатнувшийся авторитет «старой классовой теории», которая еще при В.И.Ленине получи- ла официальное признание и десятилетиями сохраняла статус одного из «краеугольных камней» партийно-государственной идеологии СССР. Несмотря на довольно ощутимые различия, все три направления возникли и развивались в пределах одной научной традиции, идущей от К.Маркса и Ф.Энгельса. Все они своими корнями восходят к той или иной стороне марксистского наследия.

В отечественной литературе самое широкое распространение получила идея билинейного развития. Она проявила себя в дихотомии восточного и западного государствогенеза. В связи с этим многие ученые нашей страны стали противопоставлять идейно-теоретическое содержание «Анти-Дюринга» тем идеям, которые воплотились в «Происхождении семьи, частной собственности и государства». В первом произведении Ф.Энгельс писал, в частности, о том, что «в основе политического господства повсюду лежало отправление какой-либо общественной должностной функции» [41, с. 184]. При этом считается, что в первой работе наиболее ярко отражена теория доклассового происхождения государства, а во второй – теория классового происхождения государства. На самом деле в «Происхождении…» проявились, правда, в разной степени, все три направления марксистского подхода к процессу государствообразования.

Так, например, идея сословной (дорабовладельческой) основы государственности, возникшей, как казалось Энгельсу в результате борьбы плебеев с патрициями, довольно явственно обнаруживает себя в его интерпретации раннегосударственной истории Древнего Рима. Казалось бы, что сходным образом должен был освещаться и афинский государствогенез. Однако погоня за «чистотой» и стройностью теоретической схемы приводит Энгельса к мысли о тождестве борьбы сословий (аристократии и демоса) с борьбой общественных классов (рабов и рабовладельцев). Хотя представители высшего сословия Афин – аристократы – нередко обращали своих соплеменников в рабов, но последние в большинстве своем не находили применения на родине и продавались за границу. Более того, в 594 г. до н. э. Солон вообще отменил долговое рабство в Аттике. Следовательно, ни в досолоновых, ни тем более в солоновых Афинах, рабы по причине своей малочисленности не могли составлять общественного класса. Поэтому главным антагонистом афинских аристократов были вовсе не рабы, а представители свободного населения, входившие в соответствующее сословие – демос. Видимо, по этой причине некоторые марксисты-традиционалисты не решаются употреблять термин класс по отношению к афинскому демосу.

Итак, единственным путем, при помощи которого можно было спасти идею классового происхождения ранних античных государств, оставалась возможность расширительной трактовки понятия «общественный класс». И Энгельс не преминул воспользоваться данной возможностью, принеся в жертву фактическую сторону дела.

Отождествив сословные структуры Афин и Рима с общественными классами, он встал на позиции широкого классопонимания. Во имя сохранения «чистоты» классового подхода Энгельсу неоднократно приходилось игнорировать эмпирические факты.

Общеизвестно, что демократия в Афинах утвердилась во многом потому, что здесь в V–IV до н. э. самое широкое развитие получила эксплуатация рабов. Хотя тесная взаимосвязь между развитием демократии и рабовладельческой эксплуатации в Афинах сложилась довольно поздно, это не помешало Энгельсу ее удревнить и перенести в период, непосредственно примыкающий ко времени солоновых реформ. Хорошо известно, что и конкретную форму государствообразования в Древнем Риме Энгельс также освещал с позиций классового подхода. Различия между борьбой патрициев и плебеев, с одной стороны, и борьбой рабов с рабовладельцами, с другой стороны, были настолько велики, что игнорировать их мог только предвзятый исследователь.

На фоне древних Афин и Рима определенным исключением предстает «германская форма» государствообразования. Изучив процесс возникновения государства у древних германцев, Энгельс пришел к следующему выводу: «…у германских победителей Римской империи государство возникает как непосредственный результат завоевания обширных чужих территорий…». С этим выводом полностью согласуется и другой: «Мы знаем, что господство над покоренными несовместимо с родовым строем. Здесь мы видим это в крупном масштабе. Германские народы, ставшие господами римских провинций, должны были организовать управление этой завоеванной ими территорией» [30, c. 51-52]. Налицо коренное различие между «германской» и другими формами государствообразования. В юридической литературе различиям между конкретными формами возникновения государства уделялось явно недостаточное внимание. Примером может служить творчество В.К. Самигуллина, который подметил, что «совсем недавно» многие «…вслед за Ф.Энгельсом полагали, что существуют три формы образования рабовладельческого государства: афинская, римская и германская». Спору нет, необходимость учета особенностей каждой из форм образования государства очевидна. Бесспорно другое – Энгельс и его последователи не были сторонниками рабовладельческой основы германской государственности. Невозможность развития германских королевств V–VIII вв. по рабовладельческому пути для Ф.Энгельса была также очевидна, как и для современных ученых. Об этом свидетельствует такие его выводы: «римский мир» попал в «безысходный тупик»: «рабство сделалось невозможным экономически, труд свободных считался презренным с точки зрения морали». Спасительным выходом из тупиковой ситуации могла стать только новая «революция». И она действительно вскоре произошла, приняв форму завоевания германцами одряхлевшей Римской империи, создавшими на территории ее бывших провинций свои варварские королевства.

Каким же был их общественный строй? У Энгельса нет прямого ответа на этот вопрос. Пытаясь решить его на примере Франкского королевства, он дает понять, что основную массу франкского народа составляли «свободные, владевшие землей крестьяне» [22, с.168,171]. Когда же и как в Западной Европе возникает феодализм? В поисках ответа на эти вопросы Ф. Энгельс обращает особое внимание на то время, когда наблюдалось «разрушение государств, происходившее в германский период». Одновременно «при родовых муках новой цивилизации» сформировались «общественные классы IX века». Налицо хронологический разрыв в 400 лет между гибелью рабовладельческой римской империи и становлением подлинно феодальных европейских государств. Признавая этот разрыв, Ф.Энгельс приходит к выводу: «Между римским колоном и новым крепостным стоял свободный франкский крестьянин» [22, с. 173, 174]. Исходя из этого, а также многих других фактов, А.И.Неусыхин разработал концепцию «варварского королевства», возникшего на дофеодальной основе. Весь период, в течение которого существовали «варварские королевства», он назвал «общинным без первобытности».

Ученые-юристы не уделяли должного внимания особенностям «германской формы». Поэтому им в течение долгого времени не удавалось расширить круг причин происхождения государства, включив в их число общественные потребности, в том числе и такую, как потребность в организации управления. Подобная задача была успешно решена учеными-историками. По верному наблюдению одного из них, В.П.Илюшечкина, в приведенных цитатах Энгельса речь идет об иной, нежели классовые противоположности, причине возникновения государства. В.П.Илюшечкин обоснованно полагает, что германские «…государства возникли не из классовых антагонизмов, которых еще и быть не могло, а из потребности управления покоренным населением» [10, с.76].

Таким образом, фрагменты теории доклассового происхождения государства обнаруживаются даже в «Происхождении семьи, частной собственности и государства». Налицо сложносоставная природа марксистского учения о происхождении государства, которое не может быть сведено к одной лишь классовой теории.